Известному таджикскому экономисту исполняется 80 лет. Он поделился с нами мыслями о развитии экономики и человеческого капитала в республике.
Выдающийся таджикский ученый, доктор экономических наук, профессор Ходжимухаммад Умаров 26 октября отметит свой 80-летний юбилей. Он широко известен как один из наиболее авторитетных независимых экономических аналитиков, чья экспертиза выходит далеко за рамки исключительно таджикской повестки, охватывая оценку региональных и глобальных рисков.
Многие международные финансовые институты, включая Азиатский банк развития (АБР), Всемирный банк и другие организации, регулярно опираются на его глубокие экспертные оценки и прогнозы при формировании своих рекомендаций для правительства республики.
Мы встретились с Ходжимухаммадом Умаровым в канун его юбилея и поговорили о приоритетах развития таджикской экономики, образовании, реформах и личной мотивации профессора, не теряющего «аспирантской скорости» даже в 80 лет.
— Сегодня, в своем почтенном возрасте, вы все еще преподаете, а не ведете пенсионный образ жизни, как многие ваши ровесники. Что вами движет?
— Я даже не получаю пенсию. Просто забыл об этом. Да и нет времени у меня, чтобы бегать по инстанциям, собирать справки для оформления пенсии. Пока я не чувствую спада энергии, когда почувствую – тогда и пойму, что пора. А пока работаю.
— Еще и в двух вузах.
— Да, я еду в национальный университет, читаю лекции, оттуда – в НИИ туризма и предпринимательства, там занимаюсь научной работой – готовлю статьи, выступления, научные труды. Этот год у меня очень плодотворный – издал две свои книги. Первая книга – сравнительный анализ Марксистского и Кейнсианского учения. Теперь ее хотят издать в Москве. А вторая – объемный труд на 400 страниц, посвященный постсоветским экономическим реформам. 27 октября планируется презентация этой книги.
— Сколько всего у вас научных работ, считали?
— Около 640. Это монографии, аналитические брошюры, сборники, статьи. В том числе 195 статей вышли на английском, китайском, немецком, испанском языках в зарубежных журналах. Одна моя книга вышла в Берлине и была переведена на все европейские языки.
О кадровом резерве
— Давайте поговорим о сегодняшнем дне таджикской экономики. Почти все показатели у нас, кроме темпов роста экономики, говорят о том, что мы отстаем от других республик бывшего Союза. Многие годы это отставание объясняли гражданской войной. Но прошло 28 лет. Почему мы все еще отстаем даже от соседей по региону?
— В советский период мы тоже были не на первом месте, а на предпоследнем по основным показателям экономического развития – и по совокупному общественному продукту, и по национальному доходу. Тогда и структура экономики была у нас менее совершенна, чем, скажем, в Белоруссии, Армении или прибалтийских республиках. Это во-первых.
Во-вторых, нас действительно серьезно откинула назад гражданская война. И в-третьих, массовый исход русскоязычного населения – кадров, причем, высокообразованных и высококвалифицированных. А национальных кадров в самых передовых отраслях нашей экономики было мало. Например, в машиностроении. У нас даже электронный завод «Фонон» был, предприятия военного назначения, где работали в основном русскоязычные. Специалисты-таджики, которые работали в этих передовых отраслях, тоже многие мигрировали в другие страны.
— И до сих пор мы не восстановили кадровый резерв в экономике?
— Все еще нет. Вот экономику в целом восстановили. А кадров высокой квалификации нам еще не хватает – надо их готовить. Сейчас делается очень много для этого, но уровень подготовки специалистов, скажем, IT-сферы отстает от уровня подготовки в Китае, Иране, Турции, странах Европы. Какую-то часть восполняет наша молодежь, которая отучилась в этих странах и вернулась на родину. Но по многим специальностям мы имеем острую нехватку в специалистах.
— Что мешает подготовке грамотных кадров для экономики Таджикистана?
— Низкая зарплата и, соответственно, недостаточная заинтересованность преподавателей в самоотдаче, общении со студентами, передаче своих знаний. Второе – недостаточно высокий уровень знаний у самих преподавателей.
Есть плюсы, конечно: продвижение в вопросах цифровизации, новых информационных технологий в образовании. Но в области самих фундаментальных знаний, методик преподавания мы очень отстаем от передовых стран.
Кроме того, основная масса студентов у нас хорошо не знает ни русского, ни английского языка – им недоступны качественные учебники. А учебники, составленные нашими авторами, к сожалению, хромают по качеству по сравнению с российскими и другими. Выход – например, учебники тех же московских вузов по точным наукам переводить и издавать у нас.
И нужно на двусторонних и многосторонних уровнях решать вопрос повышения квалификации преподавателей высшей школы. В СССР была норма – через каждые 5 лет преподаватель вуза должен был пройти квалификацию в престижных университетах Москвы, Ленинграда, Свердловска, Новосибирска, других городов.
Сейчас мы уже не можем так просто отправить своих сотрудников в зарубежные вузы на повышение квалификации. Мы повышаем квалификацию только у себя – например, из Кулябского госуниверситета приезжают к нам, в ТНУ, чтобы повысить квалификацию. Но ТНУ – не МГУ.
Международное сотрудничество в области образования ухудшилось. В этом плане активную работу ведет ректор Международного университета туризма и предпринимательства Убайдулло Асрорзода: из каждой командировки он возвращается с договорами и соглашениями.
— А как с руководящим составом министерств и ведомств экономического блока?
— В руководстве очень много высококомпетентных людей. Я и фамилии могу назвать: первый замминистра экономразвития и торговли Ашурбой Солехзода, помощник президента по экономическим вопросам Негматулло Хикматуллозода. Это блестящие, высококвалифицированные специалисты. Есть и другие менеджеры экономического блока, которые, я считаю, находятся на своем месте.
У нас достаточно высокие темпы экономического роста – это и есть результат труда этих людей. Но качество развития, изменение отраслевой структуры экономики, повышение эффективности и конкурентоспособности экономики в мировом масштабе от них мало зависит. Потому что реальная база нашей экономики по причинам, которые я назвал, допускает отставание.
О денежном дефиците и ставке на литий
— Кроме нехватки кадров, какие еще есть барьеры на пути реального развития экономики страны, что нужно предпринять для их устранения?
— Другой барьер – структура экономики. В структуре производственного сектора у нас высок удельный вес отраслей, которые производят сырье и материалы. Сейчас повышается удельный вес обрабатывающих отраслей, но он растет медленно.
Удельный вес сырьевых отраслей у нас – выше, чем в большинстве постсоветских стран и по сравнению с нашими соседями – Китаем, Кыргызстаном, Казахстаном. Хотя есть такие высокодоходные виды сырья, которые могут обеспечить высокие темпы экономического роста.
Вот недавно справедливо выступил министр промышленности Шерали Кабир, который сказал, что в Таджикистане много месторождений редкоземельных и рассеянных минералов, и их добыча и переработка, особенно лития, станет одним из наших приоритетов.
Есть и другие редкоземельные металлы, которые пользуются повышенным спросом на мировом рынке, и цена на них постоянно растет. Если в структуре экспортируемого сырья эти минералы будут иметь высокий удельный вес, а если еще мы будем их перерабатывать, получать полуфабрикат или даже готовый металл, то у нас будут колоссальные доходы.
Думаю, в течение ближайших 5-10 лет мы сделаем упор на геологоразведку, добычу и переработку этих металлов. И страны, которые больше всего нуждаются в таком сырье и имеют передовые технологии, – Западная Европа, США, Канада, Австралия – станут нашими инвесторами и торговыми партнерами.
Но мы не должны снижать и объемы производства хлопка. По хлопку у нас большое будущее, если мы будем идти по пути кластерного хлопководства.
И еще одна из самых больших проблем для развития экономики – нехватка инвестиций и недостаточный уровень денежной обеспеченности экономики. Просто денег в обращении мало.
Когда мы проводили денежные реформы, консультанты из Международного валютного фонда (МВФ) все время говорили о необходимости финансовой стабильности, под которой они понимают низкий уровень инфляции. В 2017 году наш Нацбанк принял постановление о принципе инфляционного таргетирования – то есть нужно делать все для того, чтобы инфляции не было.
Таргетирование – это фиксированный количественный показатель экономической переменной, к достижению которого стремится денежно-кредитная политика центрального банка (Прим. по РБК).
Когда в обращении избыточные деньги, происходит рост инфляции – нарушается пропорция между денежным и товарным потоками. Чтобы этого не было, надо выпускать больше продукции, услуг, насытить экономику необходимыми товарами. Если их мало, пропорция нарушается, и, конечно, будет инфляция.
Я и многие другие экономисты тогда критиковали МВФ за эту идеологию. Мы предлагали, чтобы у нас было денежное таргетирование, но каждый сомони выпускать с определенной целевой функцией – чтобы мы знали, на решение какой задачи он идет.
Если мы будем выпускать деньги с учетом того, что в течение 6-12 месяцев они полностью вернутся в виде товаров, услуг, которые потом снова превратятся в деньги, то никакой инфляции не будет. Ну, будет такая легкая инфляция – от 1,5% до 3-4%, то есть не больше, чем та, что у нас сейчас есть.
Все нуждаются в деньгах, хотят иметь свой небольшой бизнес. И вот эти деньги пойдут через банки в виде кредитов. А чем выше уровень удовлетворения спроса в деньгах, тем ниже банковские проценты. Это закономерность, потому что есть денежный рынок, и там тоже есть спрос и предложение. И процентная ставка определяется соотношением спроса и предложения на денежном рынке.
Повышение уровня денежной обеспеченности называется монетизацией экономики. Но чтобы целенаправленно и эффективно использовать деньги, все должны работать – от министерств экономического блока до субъектов микроэкономического уровня, то есть предприятий, населения. Нужна огромная организаторская работа и, конечно, строгий государственный контроль, чтобы эти деньги вернулись в обозначенные сроки, о которых я говорил.
Эффективность такого драйвера развития доказана многими крупными учеными. Есть интересная книга «Монетарная история Соединённых Штатов» Фридмана и Шварца. Они все это доказали с помощью соответствующих математических моделей.
МВФ, видимо, боится, что мы в таком случае не сможем эффективно использовать деньги. Но их можно эффективно использовать – только требуется очень большая организаторская работа.
Вообще показатель уровня монетизации экономики имеет свое пороговое значение с точки зрения экономической безопасности – 45% по отношению к ВВП. То есть деньги, которые вращаются, должны превышать 45% от ВВП. Если ниже – есть риск кризиса.
— А у нас?
— У нас, к сожалению, 30%. Это гораздо меньше, чем пороговое значение экономической безопасности для Таджикистана.
О хлопковых кластерах и АЭС на Памире
— Какие структурные реформы вы бы провели, чтобы снизить зависимость Таджикистана от импорта и денежных переводов мигрантов?
— У нас уже приняты очень хорошие законы и стратегии, нужно их реализовать. Например, стратегия импортозамещения. Там как раз речь идет о структурных изменениях экономики. Но посмотрите последний сборник Агентства по статистике – структуру ввоза продукции из Китая: там 70% всей номенклатуры составляют товары, которые мы можем здесь производить и многие производим – всякие алюминиевые детали, даже цемент, мрамор и щебень я там нашел.
Большинство товаров на нашем рынке – китайские, и все это можно успешно производить в Таджикистане. Наш хлопок, кстати, намного лучше по качеству китайского хлопка. Мы успешно выращиваем высококачественный хлопок средне- и тонковолокнистых сортов. Давно пора организовать кластеры, которые включают в себя весь цикл производства – от сырья до получения готовой продукции – маек, рубашек и всего такого.
В Узбекистане уже полностью перешли на кластерную систему в хлопководстве, они все сами из хлопка производят. К тому же есть широкие возможности для наращивания производства хлопка. На 200 тыс. гектаров земли, отведенных под хлопчатник, можно получить 1 млн тонн хлопка-сырца, если использовать опыт Израиля или Китая. В Китае, в некоторых районах СУАР получают до 50-55 центнеров с гектара, а у нас – 20-25.
— Что мешает нам внедрить опыт этих стран?
— Фрагментация сельскохозяйственных предприятий. У нас огромное количество дехканских хозяйств – около 300 тыс. Большинство из них – мелкие. Они не имеют возможности самостоятельно купить трактора, минеральные удобрения, нанять хороших агрономов, зоотехников, энтомологов и т. д. Они неспособны использовать последние научно-технические достижения.
Надо укрупнять их. Есть ассоциации дехканских хозяйств в каждом районе, в некоторых – две-три таких ассоциации. Но они существуют формально. Многие дехканские хозяйства не хотят вступать в эти ассоциации, потому что ассоциации не располагают необходимым материально-техническим, кадровым и научным потенциалом.
Кроме того, нужно идти по пути восстановления сельскохозяйственных кооперативов, у которых было бы по 5-10 тысяч гектаров земли. Потому что чем выше уровень концентрации производства в сельском хозяйстве, тем выше эффективность производства. Вот тогда появится возможность использования израильского опыта по ирригации хлопка – капельного, подпочвенного и импульсно-дождевого орошения.
В Израиле уровень эффективности можно увидеть своими глазами. Взять подсолнечник. На его корзинку посмотрите – у нас она, может быть, 15-20 см. Такая же корзинка в Израиле – полметра.
— Как изменится энергетический баланс в Таджикистане и регионе с учетом строительства Рогунской ГЭС? Что нужно предпринять, чтобы нам стать экспортером энергии в соседние страны в долгосрочной перспективе?
— Мы делаем слишком большую ставку на Рогунскую ГЭС. Она нам, безусловно, нужна, но нельзя сказать, что она полностью будет удовлетворять потребности всех регионов – городов, сел, отдаленных горных районов.
Тянуть ЛЭП во многие периферийные районы экономически невыгодно. В этих горных районах нужно строить малые, мини- и микро-ГЭС, или деривационные ГЭС – без водохранилищ. При этом стоимость электроэнергии, вырабатываемых этими станциями, намного ниже, чем вырабатываемой крупными ГЭС.
И еще, когда мы говорим об экспорте электроэнергии, нужно подумать о строительстве целой серии больших ГЭС в Горно-Бадахшанской автономной области. Но надо иметь ввиду, что ледники тают, нужно предпринимать шаги для повышения уровня их сохранности и параллельно увеличивать долю использования других источников энергии – ветра, солнца, подземной и биоэнергии. Нужно создать по каждому из них госпрограмму.
Необходимо разместить большие солнечные электростанции на зеркалах водохранилищ – на Таджикском море, Нурекской и других ГЭС. И у нас огромное количество озер, в том числе на Памире – на них также можно разместить плавучие солнечные электростанции. Если это сделать, то у нас будет еще одна Рогунская ГЭС. Это выгодно еще и потому, что солнечные панели сократят объемы испарений с водных поверхностей – особенно там, где очень жарко.
Кроме того, надо подумать о строительстве АЭС на Восточном Памире, на высоте 4000 метров, недалеко от Китая. Часть этой энергии мы могли бы продавать в Китай и далее – в Пакистан.
— Экологи с вами не согласятся.
— Сейчас технический уровень АЭС в мире очень высок – они гораздо безопаснее, чем крупные ГЭС, ТЭЦ, и они безвредные для экологии.
О приоритетах и миграционных рисках
— Какие приоритетные преимущества, кроме гидроэнергетики, есть у Таджикистана, которые сейчас недостаточно используются?
— Думаю, мы должны изменить свой подход к выбору приоритетов. В настоящее время для нас в социальном плане самый главный вопрос – обеспечение высокого уровня занятости населения. Конечно, трудовая миграция дала нам очень многое, без нее люди жили бы гораздо хуже. Но одним из наших приоритетов должно стать развитие трудоемких и наукоемких производств в Таджикистане.
То же производство литиевого сырья будет наукоемким. Мы должны не просто добывать, а делать это самым передовым с точки зрения научных исследований способом. То же касается кластерных циклов переработки хлопка – это трудоемкое производство. Швейное, текстильное производство, электроника, машиностроение – они все являются трудоемко-наукоемкими.
В этом плане наш президент правильно поступил, когда инициировал резолюцию ООН по искусственному интеллекту. Мы не должны допускать того, чтобы ИИ привел к снижению уровня занятости, трудоемких производств. Наоборот, в условиях быстрого развития ИИ мы должны стремиться к тому, чтобы трудоемкие производства развивались высокими темпами, при этом особый упор делать на повышение занятости и квалификации женского населения.
Если мы сделаем упор на повышение трудоемких производств в структуре ВВП, это ускорит реализацию стратегии импортозамещения и возвращение трудовых ресурсов в Таджикистан. Кроме того, повышение уровня женской занятости автоматически приведет к планированию семьи. Есть закономерная связь между занятостью и темпами прироста населения. А у нас чрезмерно высокая плотность населения.
Кроме того, большой потенциал имеет развитие туризма, но у нас туристская инфраструктура развита недостаточно. Большое количество пятизвездочных гостиниц в Душанбе – это не то, что нужно простым туристам. Дешевые отели, хостелы, места, где можно вкусно поесть, принять душ и переночевать, должны быть созданы по всей республике.
— Говоря о трудовой миграции, какие риски она создает для развития человеческого капитала, экономики и бизнеса в самом Таджикистане?
— Тут есть самые разные риски. Уезжая в другие страны, люди часто меняют сферу деятельности – в течение пары лет они теряют квалификацию, идет деградация их профессионального уровня.
Кроме того, у нас ощущается большая нехватка мужской рабочей силы во многих отраслях экономики. Взять сельское хозяйство – занятость в нем у нас составляет около 66% населения – одна из самых высоких в мире. При этом на самых важных участках есть большая нехватка мужской рабочей силы. Думаю, что проведение реформ в сельском хозяйстве – переход на сельхозкооперативы, дехканские ассоциации и акционерные общества – может изменить ситуацию.
— Должен ли Таджикистан вступить в ЕАЭС в ближайшие годы?
— Думаю, что при обсуждении вступления в ЕАЭС наши ответственные за интеграцию чиновники должны ставить вопрос об изменении характера региональной интеграции. Дело в том, что вступление в ЕАЭС еще не означает, что через какое-то время мы поднимемся по уровню социально-экономического развития до других стран-членов организации. Хорошо, мы вступим в ЕАЭС, а другие члены организации будут нам оказывать помощь в том, чтобы мы достигли уровня Беларуси, например?
И будут ли созданы для наших мигрантов, например, в России цивилизованные условия, которыми пользуются мигранты в Европе, США, Японии? Не будут – давайте подождем. Наши мигранты ничем не отличаются с позиции гуманизма от российских, китайских или любых других рабочих. Но они значительно ограничены в своих правах в стране-реципиенте, и их продолжают ограничивать.
О противодействии кризисам и коррупции
— В условиях постоянной внешней нестабильности какой антикризисный план должны иметь власти на случай внешних потрясений – экономических, военно-политических и прочих?
— Любой антикризисный план или программа должны включать мероприятия превентивного характера. Нужно учитывать ситуацию в мире, регионе – не только политические факторы, но и экологические, демографические.
У нас очень много земли уходит под строительство жилья. Даже в хлопковых зонах выделяют земли под строительство жилья. Выхода нет, потому что население растет бурными темпами. Этот фактор тоже нужно учитывать в антикризисных программах. Нужно анализировать отрицательные тенденции и прогнозировать, до какого времени они могут продолжаться и что нужно делать, чтобы ослабить их влияние.
Вообще нужно, чтобы Академия наук и ТНУ разработали прогнозный обзор основных социально-экономических рисков для Таджикистана – собрали все возможные риски и угрозы в экологической, климатической, демографической, криминальной и других сферах – и чтобы при разработке любых программ и стратегий учитывали показатели из этого прогноза.
— Каковы масштабы теневой экономики в республике и насколько она мешает реализации реформ?
— Если брать неформальную занятость, которая у нас составляет около 70% от теневой экономики, то в случае ее вывода из тени у нас будет как минимум еще один государственный бюджет. Взять, например, институты репетиторства, аренды жилья, разных видов работ по дому – услуг уборщиц, нянь и т.д. Это все – скрытые сферы экономики. Кроме того, есть целый пласт скрытых доходов и в формальной, официально зарегистрированной экономике.
— А есть ли исследования на эту тему?
— По неформальной экономике в последнее время были защищены две докторские диссертации – там есть и цифры, и обследования. Сейчас власти думают о категории самозанятых людей – я говорил на эту тему с первым зампредседателя Налогового комитета Аюбджоном Солиевым, он отличный финансист. Он сказал, что цифровизация намного увеличит поступление доходов, поскольку многие, кто в тени, будут обнаружены.
Она также приведет к сокращению масштабов коррупции в Налоговом, Таможенном и других госорганах. Цифровизация будет способствовать повышению прозрачности нашей экономики. А чем выше уровень прозрачности, тем больше доходов в госбюджет.
— Что нужно еще предпринять для снижения уровня коррупции?
— Я считаю, что мы нуждаемся в повышении эффективности прокурорского надзора. Может быть, сократить штаты в Антикоррупционном ведомстве и увеличить численность людей, которые занимаются прокурорским надзором.
Что это за орган? Он отличается от других составляющих прокуратуры – контролирует эффективность организации работы и использования ресурсов. Расширение прокурорского надзора – это одно из главных условий успешной борьбы с коррупцией.
Прокурорский надзор с привлечение специалистов выявит и уровень недоиспользования земельных ресурсов, биоклиматического потенциала в Таджикистане. А там огромнейшие ресурсы. Если мы будем использовать хотя бы 50% этих возможностей, то у нас будет еще несколько бюджетов.
В других странах, например, США, очень эффективно используют прокурорский надзор, и этот орган постоянно предлагает правительству свои рекомендации. Я надеюсь, что наш новый генпрокурор Хабибулло Вохидзода, очень компетентный человек, в этой области сможет сделать многое.
О национальной идее и оптимизме
— Как бы вы сформулировали основную национальную идею Таджикистана на ближайшие 15-20 лет?
— Основная идея, на мой взгляд, – повышение профессионально-квалификационного уровня населения, развитие личности, мышления, повышение культуры каждого жителя страны. Это самое главное.
И руководство нашего государства глубоко понимает, что образование, человеческое развитие – самое главное для прогресса нашей страны. Экономика, технологии и все остальное идут именно за развитием образования.
— Несмотря на существующие проблемы, что сегодня в экономике Таджикистана дает вам основание для оптимизма?
— Огромные ресурсы, любые – от человеческих до производственных и природных. Все эти ресурсы имеют огромные перспективы использования. Я убежден, что придет время, когда они будут использованы очень эффективно. И я вижу, что люди все больше начинают понимать необходимость рационального образа жизни. С одной стороны, это приведет к снижению совокупных расходов на проживание населения, а с другой – будет расти эффективность экономики.
Даже при современных средствах производства, не совсем новых технологиях эти ресурсы позволяют повысить эффективность экономики. И если их использовать более квалифицированно, то у нас будут очень большие доходы.
— В заключение нашей беседы – несколько блиц-вопросов. Какое свое личное качество вы считаете самым ценным?
— Оптимизм.
— Лучший совет, который вы когда-либо получали?
— Когда я закончил аспирантуру в Москве, перед отъездом в Душанбе я зашел к своему научному руководителю, профессору Сергею Семину, и он мне сказал: «Я знаю, ты не останешься в Москве. Ты любишь свою республику и уедешь. Но, пожалуйста, не теряй ту скорость, которую ты имел здесь во время аспирантуры». И я до сих пор не теряю эту скорость. Даже сейчас мне кажется, что у меня скорость аспирантских лет.
— Самое большое ваше желание для себя и для страны?
— Самое большое мое желание – работать. Любовь к родине, моему народу служит для меня дополнительным стимулом. Для страны – я хочу, чтобы Таджикистан занял одно из первых мест в мире по уровню жизни населения.
— Вас вдохновляет нынешняя молодежь?
— Нет. Она, к сожалению, не настроена на самосовершенствование. Молодежь думает о том, как иметь больше денег, имущества какого-то, но мало занимается саморазвитием.
— Вы пользуетесь новыми технологиями – ИИ, нейросетями?
— Нет, я пока не видел в этом необходимости. В отношении искусственного интеллекта надо быть осторожными. Если все будем спрашивать у него, и он будет работать вместо нас – это может привести к деградации нашего мозга.
— Какую бы книгу вы посоветовали прочитать начинающему экономисту?
— Поскольку мы все еще живем в условиях капитализма, я бы рекомендовал читать трилогию Теодора Драйзера «Финансист», «Титан» и «Стоик».
— Если бы вы не стали экономистом, кем бы вы могли стать?
— Экономистом.
— Что вас больше всего огорчает в современном мире?
— Войны.
— Чего вы больше всего опасаетесь?
— Опасаюсь роста имущественного неравенства между людьми. Потому что рост имущественного неравенства приводит к неуважительному отношению людей друг к другу – имущих к малоимущим.
— Какое место в Таджикистане вас притягивает, куда вам хочется снова и снова возвращаться?
— Это мое родное село в Айнинском районе. И мой дом, моя семья – супруга, мои дочери, внуки, правнуки. У меня 9 внуков и уже 4 правнука.
— И последний вопрос: если бы у вас был один миллиард долларов, что бы вы с ним сделали?
— Оставил бы себе где-то 250 тысяч, а остальные передал бы государству на решение социально-экономических проблем Таджикистана при условии контроля над целевым использованием этих денег.
— Большое спасибо за беседу.